При сравнении видно, что великая тема, которую Илуватар предложил для айнур, первоначально описывалась более определенно («…в той повести, что я предложил вам…», с. 53 ), а его слова по завершении Музыки («Велика слава и мощь айнур..») содержали пространное перечисление того, чему стал причиной Мэлько, и что он привнес в историю мира (с. 55 ). Но самое важное отличие заключается в том, что в ранней версии Мир впервые предстал перед глазами айнур как реальность («и вот! теперь мир развертывается и история его начинается», с. 55 ), а не как Видение, скрывшееся от них и получившее существование только словом Илуватара: «Эа! Да Будет это всё!» (Сильмариллион, с. 20).
Будучи выявленными, все различия, тем не менее, гораздо менее примечательны, чем цельность и завершенность мифа о Творении в его самом первом варианте.
Кроме того, в этом сказании возникают многие менее важные подробности, и многим из них суждено было сохраниться. К имени Манвэ, «владыки богов, эльдар и людей», добавляется Сулимо, «повелитель воздуха и ветров»; его убранство сапфировое, а всевидящие ястребы вылетают из его обители на Таниквэтиль (Сильмариллион, с. 40); он особенно любит тэлэри (в дальнейшем — ваньяр), и от него те получают дар стихов и песен; а супруга его — Варда, Королева Звезд.
Манвэ, Мэлько, Улмо и Аулэ обозначены как «четыре великих»; в конечном счете великих валар, Аратар, стало числом девять, однако до того в иерархии валар произошло много подвижек. Основные черты Аулэ и его особая приязнь к нолдоли возникают здесь в том виде, в котором сохранятся впоследствии, хотя здесь ему приписывается восхищение «языками и письменами», в то время как в Сильмариллионе (с. 39) это хоть и не отрицается прямо, но довольно явно подразумевается, что языки и письмена — заслуга и искусство исключительно эльфов-нолдор; далее в Утраченных Сказаниях (с. 141 ) говорится, что Аулэ «с помощью гномов изобрел письмена и алфавиты». Улмо, особо связываемый с солосимпи (в дальнейшем — тэлэри), предстает здесь более «требовательным к почестям и ревнивым к своей власти», чем Манвэ; обитает он в Вай. Вай появился вместо первоначального «Улмонан», но это не просто замена одного имени другим: «Улмонан» именовался чертог Улмо, находившийся в Вай, открытом (Внешнем) Океане. Значение Вай, важного элемента первоначальной космологии, прояснится в следующей главе.
Появляются здесь и другие божества. У Манвэ и Варды есть дети, Фионвэ-Урион и Эринти. Эринти впоследствии стала Ильмарэ, «приближенной Варды» (Сильмариллион, с. 30), но больше нигде не упоминалась (см. с. 202 ). Фионвэ, много позже переименованный в Эонвэ, выдержал испытание временем и, когда идея «детей валар» была заброшена, стал Глашатаем Манвэ. Появляются духи, подчиненные Улмо: Салмар, Оссэ и Онэн (впоследствии — Уинэн); хотя все они сохранились в пантеоне, до появления концепции майар оставалось еще много лет, так что Оссэ долго числился среди валар. Валар часто называют богами (например, когда Эриол спрашивает, боги ли они, Линдо отвечает утвердительно, с. 45 ), и это словоупотребление долго сохранялось в ходе развития мифологии.
Здесь заявлены идеи о возрождении эльфов в своих детях и о разных судьбах эльфов и людей. В этой связи можно упомянуть одну забавную деталь. В начале вышеприведенного текста (с. 53 ) сказано: «в еще более великой [музыке] сольются перед престолом Илуватара хоры айнур и Сынов Человеческих после Великого Конца». В заключительном предложении того же текста мы читаем: «И все же Сынам Человеческим после свершения всех вещей определено присоединиться ко Второй Музыке Айнур, тогда как свои замыслы относительно судьбы эльдар после завершения мира Илуватар не открыл даже валар, и Мэлько не смог выведать их». В первой же версии Айнулиндалэ (датируемой 1930-ми годами) первое из этих предложений стало звучать так: «„.хоры айнур и Детей Илуватара после Великого Конца». В то же время второе осталось, по существу, неизменным. Это противоречие сохранилось вплоть до окончательной версии. Возможно, изменение первого предложения было результатом нечаянной подстановки шаблонного оборота, впоследствии так и не обнаруженной. Однако при публикации (с. 15 , 42 ) я оставил эти две фразы как есть.
III
ПРИШЕСТВИЕ ВАЛАР И СОЗДАНИЕ ВАЛИНОРА
Как я уже отметил, данное сказание следует за Музыкой Айнур без разрыва в повествовании; в тексте нет никакого названия. Сам текст содержится в трех разных тетрадях (Утраченные Сказания записаны в весьма запутанном порядке: части разных сказаний чередуются друг с другом); на обложке тетради с началом сказания, продолжающим Музыку Айнур, написано «содержит также Пришествие Валар и начало Создания Валинора». Текст написан чернилами поверх стертого карандаша.
Когда же Румиль закончил и воцарилась тишина, Эриол, помолчав, промолвил:
— Воистину велик сей рассказ, весьма нов и странен он для моего слуха. Но мнится мне, что большая часть того, о чем поведал ты, случилась вне этого мира, и если ведаю я ныне, откуда проистекает жизнь его, движение и основной замысел его истории, хотелось бы мне услышать о самых давних событиях, свершившихся в его пределах: о трудах валар и о великих, что были в те древнейшие дни. Скажи мне, откуда взялись и Солнце, и Луна, и Звезды, и как обрели они места, где пребывают, и пути, коими следуют? А более того — откуда земные материки, Внешние Земли, великие моря и Волшебные Острова? И также хотелось бы мне услышать твои мудрые и удивительные рассказы об эльдар и их появлении и о приходе людей.
Тогда ответил Румиль:
— Вопросы твои едва ли не длиннее и многословнее самих моих сказаний, а любопытство твое осушит, пожалуй, колодец и глубже, чем мои знания, буде позволю я тебе испить из него и не запрещу снова прийти к нему, если таково твое желание. Воистину, не ведаешь ты, о чем просишь, не знаешь и того, как длинны и запутанны те истории, что ты хочешь услышать. Взгляни, солнце стоит уже высоко над крышами, и сии часы дня не для рассказов. Скорее уж настало время — и давно — прервать пост.
С такими словами Румиль спустился вниз по аллее, усаженной орешником, и, пройдя солнечную полянку, весьма быстро вошел в дом, хотя и смотрел по дороге себе под ноги.
Но Эриол остался сидеть и размышлять в беседке, думая том, что он услышал, и множество вопросов приходило ему в голову — тех, что он желал бы задать, и позабыл он о том, что не вкушал пищи. Но тут пришел Сердечко с товарищем, что нес покрывала и чистое белье, и молвили они Эриолу:
— Румиль Мудрый сказал, что ты, должно быть, лишился чувств в Беседке Дроздов от голода и усталости, ибо утомил тебя его болтливый язык. И мысля, что это вполне вероятно, мы пришли помочь тебе.
Тогда Эриол поблагодарил их и, прервав свой пост, провел остаток этого дивного дня погруженный в глубокие размышления, укрывшись в тихих аллеях сада; и не было там недостатка в отрадных местах для прогулок, ибо хотя ограждали сад мощные каменные стены, спрятанные за фруктовыми деревами или укрытые вьющимися растениями, чьи золотые и алые цветы светились под солнцем, множество укромных местечек и уголков, рощиц и лужаек, тенистых дорожек и покрытых цветами полян таил этот сад, и бесконечно можно было бродить по нему, всякий раз находя что — нибудь новое. И все же тем больше была радость Эриола, когда наступила ночь и опять осушались чаши за то, чтобы «вновь зажглось Волшебное Солнце», и когда, воздев свечи, все вновь отправились в комнату, где горел Огонь Сказаний.